Трудовой лагерь VIII 5

Да, мне нужно было бы быть портным, слесарем или сапожником, это было бы, поистине, лучше для меня. Но как преподаватель ("Utschitschel (= учитель)")... Не было для меня никакого применения. Я не был в глазах руководства лагеря "bolschoi Spezialist " (большим специалистом). Образцовые бригады почти баловались, получали дополнительное продовольствие, такое как сахар и мясо со смальцем из американских банок. Мы, рабы, считались ленивыми и неохотно повышающими свой уровень. При этом оставались без внимания условия труда, голод, болезни и холод. Со временем стало известно, что между руководством предприятия и лагеря существовал договор, который регулировал оплату выполненных пленными работ.. Этой выработкой оплачивались санитарное, материальное и продовольственное снабжение лагеря. По-видимому, не полагалось зарплаты, так как я не получил за весь военный плен ни единого рубля, возможно, лишь слуги русских, привилегированная иерархия лагеря что-то получала.

Мы должны были выжить в системе, в котором самое низкое было на самом верху, в сфере влияния ГУЛага Советов - в условиях, к которым мы не были подготовлены, ни физически, ни, еще и, психически. Процесс приспособления был одним из больших "приключений" плена, он был непреклонной борьбой за существование и приводил к гротескным явлениям.

Лагерь - это масса людей, загнанная в самое тесное помещение. Здоровые и только начинающие работать пленники могли справиться с теснотой. С отвращением я вспоминаю земляные бункеры в лагере VIII . Ступеньки вели вниз в широкий центральный коридор, справа и слева находились двухъярусные нары. Не было никаких одеял (позднее мы получили старые немецкие шинели), соломенные тюфяки, не было подушек; мы лежали на березовых ветках, мучавших тело первое время. В середине прохода старая цилиндрическая железная печь, дрова для неё мы должны были воровать на рабочих местах. Выделения наших тел производили собственное "тепло» - смрад и ужасный спертый воздух. Каждым земляным бункером управляли поставленные старшиной, освобожденные от работы, старые пленники, проводившие его власть. Каким бы человечным ни был Вилли, житель Вены, но он тоже не мог оставлять без последствий самые грубые нарушения. Жилье находилось почти в земле, два грязных потайных окошечка не могли заменить нормальное окно. Балки крыши были укрыты хворостом, на котором лежал толстый пласт земли. Зимой ложился снег толщиной в метр и делал тесноту ещё не выносимей. Бункер австрийцев был, по крайней мере, не переполнен. Зимой 1946/47 у румын и итальянцев произошло ужасное отравление свинцом, так как они украли свинцовые белила из промышленной зоны и - надеясь, что будет больше света - внутреннюю часть земляного бункера выкрасили. Самые слабые умирали, выжившие носили гнойные нарывы на теле и лице. Спать под открытым небом летом было запрещено. Я рисковал быть наказанным, но снаружи - небесный воздух, внутри - зверский смрад и нехватка воздуха, охватывавшая меня. До 10 часов вечера в земляном бункере горели две тусклых лампочки.

Только ранним летом в 1947г лагерные бригады поставили сборные элементы бараков над снесенными землянками. С тех пор жизнь стала более похожа на человеческую. В лагере формировался новый порядок, новая иерархия из имеющих власть и сообщников, формы эксплуатации с новыми общественными слоями или классами. Основой для этого оставалась бесправие пленников и беспредельный произвол старшин, который допускался русской линией лагеря. В управлении лагеря было занято много функционирующих немецких коммунистов и социалистов, или таких, которые выдавали себя за оных. Русские использовали лагерных функционеров, ANTIFA-руководителей, они подкупали их планомерно и допускали, что бы те получали преимущества за счет товарищей. Чем более жестоки они были, тем комфортнее была их собственная жизнь. Русский комиссар лагеря умел искусно устроить сеть шпионов и подслушивающих, которые причиняли много горя, даже если мы быстро разоблачали их.

Немецкий солдат на востоке не был никогда подготовлен к возможности плена, он не видел шанса на выживание. Мы получали всегда только лозунги: " Кто попадет в плен, будет русскими расстрелян!". Это вело к самоубийствам непосредственно перед взятием в плен. В плену я вблизи наблюдал общественную дезориентацию и неуверенность поведения. Запутывание пленных не только облегчало недобросовестным элементам задачу раздобыть теплое местечко и оснастить его полнотой власти, было возможно также ради сохранения власти наделять их скудными правами, которые военнопленный был готов признавать.

Я учил знакомых солагерников, не нести в себе шок взятия в плен и превозмочь чувство безнадежности. Привилегированные в пределах руководства лагерем брали руководящее положение, которое имели когда-то офицеры подразделений. Быть членом элиты лагеря - это легкая работа или полное освобождение от нее, хотя мы надрывались при самых плохих условиях; это быть тепло одетым, хотя остальные товарищи ходили оборванцами и замерзали; и это значило достаточную еду и особое продовольственное снабжение против остальных, которые терпели горький голод.

(Продолжение следует)

Фритц Кирхмайр  "Лагерь Асбест", Berenkamp, 1998 
ISBN 3-85093-085-8
Перевод  Ю.М.Сухарева.