Трудовой лагерь VIII 1

Это разрешилось во второй половине августа, когда мы, "новички", стояли на лагерном плацу. По какой схеме мы группировались и делились, осталось непонятно. Товарищи, которых я знал еще как солдат, хотели остаться вместе, поэтому и я был готов поменять свою группу на другую. Как-то чувствовалось, что нахожусь на "игре судьбы"; но мне это было безразлично, так как к этому времени я еще не знал, сколько трудовых лагерей вокруг главного. Нас считали и снова пересчитывали. Костяшки "Stschoty" (счетов) (вычислительное устройство, которое напоминало мне первые школьные годы) летали туда и сюда, до тех пор пока счет не сходился. Старший лагеря сообщил коменданту: " Trista nemez! " (300 немцев); так велика была группа, в которой я стоял. "Idi marschirowai! Dawai! Neprawilno!" (маршируй, быстро и правильно) звучала команда коменданта лагеря.

Я знал не больше, чем вся трехсотенная группа - только то, что мы последнее подразделение, которое стояло перед воротами лагеря. Это был не бравурный марш, но -молчаливый марш, так как каждый гадал, что принесет ему новый период жизни.

Два или три километра мы прошли? Очень скоро из марша получился ползучий проход военнопленных; только громыхали деревянные подошвы. По ходу можно было увидеть слева город Асбест, а напротив, на отлогом холме, вахтенную вышку лагеря VIII. Почти враждебными показались нам ворота лагеря, когда мы увидели их вдали, за поворотом дороги. Без всякой команды, мы просто сели и ждали, рядом с комендатурой и бараком охраны. Никто не спешил к нам. Прошел, пожалуй, добрый час, до тех пор, пока русский офицер не вышел из здания и не пересчитал нас вторично, после чего ворота лагеря открылись. Затем построились мы на лагерном плацу. Грубый, сытый немец, в полном блеске - он носил немецкую форменную одежду всемогущего фельдфебеля, начальственно шагая, приближался к нам, глядя сквозь ряды ждущих, ухмыляясь свысока, без слов приветствия на устах. Когда его глаза достаточно узрели, он затрещал: "Становись! Равнение направо! Смирно!". Мы неохотно выполнили. Так как он не был доволен нами, команда поступила еще раз. Появились голоса, что мы, мол, не на казарменном дворе. Это возбудило его, и он крикнул: "Ложись!". Большинство приказ выполнило, но я остался стоять, со мной еще несколько человек. Тут он подошел ко мне быком, упирая руки в бока, и прошипел вполголоса: "Я сказал, ложись!" Хотя и был я существенно меньше, чем он, но посмотрел ему в лицо и сказал подчеркнуто спокойно: "Njet! (нет!)". Звучная пощечина шлепнула на моем лице. Когда вокруг лежащие услышали, как бывший фельдфебель прикрикнул на меня, гневно показав мне сжатый кулак: "Человек, примите положение!", а я, тем не менее, вторично отказался, многие встали из положения лежа и держались так же небрежно, как я. Теперь он потерял, лицо, однако, не хотело лишиться его окончательно, и приказал: "Встать! Вольно!". Это было "приветствие" - и я, заходя вперед, скажу, что Starschina (старшина) использовал каждый случай, чтобы показать мне свою власть.

Сначала мы разделились по национальностям: немцы, румыны, венгры, итальянцы - оставались только 5 или 6 австрийцев. Затем выделялись профессионалы из каждой группы: столяры, плотники, слесари, электрики, сапожники, портные, - остальные оставались собственно рабами. Что можно взять с учителя, тем более, что я умалчивал о своей квалификации сапера и о воинском звании...

Было уже далеко за полдень, когда прибыл руководитель национальной группы и принял своих людей; фельдфебель взял под свое покровительство лишь профессионалов. Высокий, худой, выглядящий больным Plennyi (пленный) подошел к нам, нескольким австрийцам, подал каждому руку и сказал на венском диалекте: "Servus, приятели! Я знаю о вашем эшелоне. Так плохо здесь не будет, но меда ожидать тоже не надо!". Он повел нас в австрийскую землянку и скоро дал нам знать: " Вы еще не зарегистрированы, поэтому еды сегодня не дадут!". Еще и это! Персональный прием был произведен быстро. В мою карточку он вписал: имя, дату рождения, место рождения, профессию, звание, воинскую часть. При этом я назвал только номер дивизии и полка, но не свою принадлежность к саперному взводу. Почему я сделал так, этого я сегодня уже и не скажу; это было все же ошибкой!

Житель Вены попал в русский плен на Дону, обходились с ним хорошо, не испытал унизительной пропаганды, затем - Свердловск, работа на "Уралмаше" (ранее тракторный завод, в войну оружейный и танковый). В последствии, как единственный там австриец, был переведен в Асбест. Венец был больным человеком, классифицировался как нетрудоспособный и заботился о четырёх бригадах австрийцев. Мне он был с самого начала симпатичен, так как не держался за свое особое положение. В конфиденциальном разговоре он мне рассказал о некоторых людях, которые имели влияние в лагере: о старшине лагеря, которого я уже знал, комиссаре лагеря, лагерном враче, АНТИФА-руководителях, "сталинградцах", коммунистах и социалистах, которые занимали все жирные должности и принадлежали к иерархии лагеря.

Мы, новенькие, сидели 2 дня и должны были выжидать следующее распределение работ. Продовольственное снабжение было таким же, как в главном лагере, это значит, мы получали полкомплекта продовольственного снабжения, лишь рыбный суп был ещё отвратительней, а чайная ложка сахара исчезла « во мраке».

(Продолжение следует)

Фритц Кирхмайр  "Лагерь Асбест", Berenkamp, 1998 
ISBN 3-85093-085-8
Перевод  Ю.М.Сухарева.