Наш провожатый - смерть 1

Я думаю о тех товарищах, которые потеряли самих себя, которые оставили мысли о возвращении домой, умирали от эпидемии или от несчастного случая на производстве -не только голодная смерть сокращала лагерный состав.

Если я глаза закрою, то вижу их перед собой, нетрудоспособных, меньше 50 кг весом, похудевших до костей, таких слабых, что они не могли больше идти без помощи, и их остекленевшие, тупые глаза. В начале месяца проходил парад перед лагерным врачом и ее «штабом». Каждый, кто проходил мимо нее голым, должен был назвать свое имя и национальность. Затем она бралась за ягодицы. Если еще осталось небольшое количество мяса, как у меня, она говорила сухо " Rabota Оdin " (работа один). Если она чувствовала под тазовой костью остаток мышцы, называла " Rabota dwa! " (рабочая категория два; только для работы в лагере). Часто она говорила ощупывая: "Rabota tri" (рабочая категория 3) - это были кандидаты в покойники. Им не нужно было больше помогать, так как не было случая, чтобы они восстанавливались. Меня знобило от их вида, но большинство принимало эту оценку безразлично. Никакого протеста, никакого вопроса, никакой просьбы! Wratsch (врач) обращалась с каждым из нас как со скотом, который оценивали и ощупывали. Ее делом было выполнять указания руководства предприятия и лагеря, как можно больше давать рабочей категории "perwyi" (первой). Я имел счастье, что мои ягодицы все-таки были еще мясистыми, что я оставался годным к работе - не по моему, а по ее представлению, как наша Doktorscha (докторша) чувствовала норму.

Еще были некоторые (также и в австрийской группе), которые выглядели наполовину сильными и здоровыми, но от безнадежности и тоски по родине измотали себя. В конце концов, они отказывались от приема пищи, говорили только о желании смерти, какие-либо советы были бесполезны. Они были уже не способны понимать хорошее слово; их знак рукой говорил только: оставьте меня в покое! Это было все зря. Не проходило и 14 дней, как они прятались без надежды в углу лагеря и умирали там одиноко и покинуто, как они хотели этого сами.

Нужно сказать обо мне: сначала была очевидна щель между большой берцовой костью и малой берцовой костью. После моего похудения последовало внезапное, быстрое увеличение веса; я стал больным от воды. Мое лицо нарастало, в ногах сформировались сгустки, в которых были глубокие провалы внутрь, ходьба и длительное стояние стали мучением. Я боролся со страхом, ноги могли - как у многих других -вскрыться, я боялся признаков флегмонии, при которой было только две возможности -ампутация ног или смерть. Сил было достаточно, чтобы преодолеть водную болезнь, однако, ноги не заживали. Я совсем по-разному, в зависимости от сезона, страдал от этого. Иногда мои ноги были так толсты, что я больше не решался снимать деревянные ботинки. Даже возвратившись домой я выглядел " цветущим ". И прошло некоторое время, пока я не потерял последние остатки воды. Но вода на лице и в ногах не была для Doktorscha (докторши) еще долго причиной, чтобы выписывать освобождение от работы. Вероятно, она знала больше, чем мы, про болезнь, может быть вынужденное рабочее движение было полезно?

Я вижу лесные бригады перед собой, как они стояли перед воротами лагеря и на самодельных носилках из березовых жердей несли товарищей, не только полностью изможденных и больных, но самое плохое - без искры воли к жизни. Приятель рядом со мной умирал в ожидании еды и сидел с опущенной головой, как будто бы он хотел еще раз "порадоваться" виду еды. Поистине, смерть знала много лиц.

Мой рот оставался безмолвным, но другие проклинали и ругали, когда мы на вечерней поверке вынуждены были стоять до тех пор, пока последний спрятавшийся мертвец не был найден в лагере - плохо зимой при лютом холоде! Нам не помогало никакое топанье ногами, никакое биение руками. Как позорна была сцена, когда находили мертвеца, тащили его вдоль лагерного строя и бросали к другим таким же перед комендатурой. Какое-либо сочувствие было притуплено. Я слышу ругань ждущих: "Он мог сдохнуть раньше! ". Или: " Почему этот подлец держит нас на холоде? Он то больше не чувствует ничего!".

Не было кладбища, даже никакой братской могилы! Пленники, которые были на лагерных работах, раздевали мертвецов. Лохмотья оборванца были важнее. Затем ноги мертвеца связывались петлей из проволоки и труп тащили по лагерю. За складским бараком трупы складывались, как чурбаки. За зиму росла стопка до канта крыши, летом останки мертвых удаляли из лагеря быстрее. Мне не стыдно признаться, что я также, по списку очередников, принадлежал к похоронной команде, которая транспортировала гору трупов - зимой ли или летом - на санях в лес. Там тела просто разгружались и оставлялись, волкам или болоту к пожиранию. Там не было никакой молитвы; моя робкая попытка высмеивалась; когда я лишь безмолвный крест на лбы мертвецов накладывал, то высмеивался как "священник лагеря". Затем в столовой каждый получал одну порцию водянистого супа.

(Продолжение следует)

Фритц Кирхмайр  "Лагерь Асбест", Berenkamp, 1998 
ISBN 3-85093-085-8
Перевод  Ю.М.Сухарева.