Наш провожатый - смерть 2

В середине ноября 1944 дизентерия ворвалась в лагерь VIII; сперва спор за места в сортире начался у итальянцев и болгар. Самых плохих отправляли в главный лагерь. Мне болезнь уже была известна и что помогает от неё, я знал также. Лагерный врач была тотальна в принимаемых мерах. Она действительно беспокоилась, хотела направить весь лагерь в карантин, но не получила никакой поддержки со стороны заводского руководства. Немногих медикаментов, которые она получала из главного лагеря, не хватало и на десять заболевших. Я был с моей бригадой опять на фабричной стройплощадке, в тайге уже на метр лежал снег; конвойные солдаты замерзали и зажигали «березовый огонь», при этом свежие березовые ветви горели как взрыватель. Перед дорогой в лагерь я набивал карманы древесным углем. Вилли был чрезвычайно доволен и распределял их между австрийскими бригадами. Каждый день новая доставка. Мы грызли обугленные ветки и надеялись на улучшение, но ждать приходилось долго . Doktorscha (докторша) дала один день отдыха от работы, мы брились снова сверху до низу, даже если я не понимал смысл и цель. Путь к отхожему месту и оправка были жестоки, так как колики и судороги в кишках пробивались у меня так быстро, что я больше не добегал до отхожего места, оставляя кровь и слизь в штанах. Сначала меня еще хватало на чистку штанов, но скоро сдал. Зимний холод прибавлял проблем. Словом, смрад в земляном бункере: зверский! В моей бригаде были двое, которые полностью обессилели. Вилли старался, как он хорошо умел, вливал им черный картофельный суп. Только слабость наступала. Насколько высока была смертность в лагере, я не могу обсуждать, так как был слишком слаб, чтобы участвовать в транспортировке покойников. То, что даже иерархия лагеря не осталась нетронутой и мы одну неделю не видели старшину лагеря, не было для меня никаким удовлетворением, так как я знал их возможности, чтобы выздороветь снова.

Прошло пять недель, пока эпидемия не сократилась наполовину. Кто имел еще резерв сил, выжил, другие были потеряны безнадежно. Лагерный врач прекратила на одну неделю требование выработки нормы, мы получали полную норму продовольственного снабжения. Это также мне помогло. Медленно я поднялся и принял - вопреки водянке в ногах - снова свою бригаду.

Были также смертельные несчастные случаи в карьере, в лесных бригадах, на Taiga-Säge (тайга-пила, лесопилка) и на мельнице асбеста. Вопрос виновности никогда не ставился; не было никакой заводской комиссии, которая установила бы причину смерти. Благосклонность и небрежность со стороны инспекции строительного надзора происходили при беспокойстве пленных. Например: русские инженеры сохранили намерение соорудить выше ямы фундамента двухэтажный деревянный павильон, где разжигали огонь и установили курящую печь, - держали температуру едва выше точки замерзания, чтобы зимой было можно бетонировать,. Я предостерегал моего Natschalnik (начальника) о том, что закаленные железные зажимы, которые мы забивали в твердое как камень замерзшее дерево, весной - по истечении первого периода росы - не удержат, халтура как карточный домик обрушится . Ne ponimaju" (не понимаю) и "Tschto tako? " (что такое?) были для меня сигналом, что русские делали только то, что им приказывалось. Главное дело - установить фундаменты, прежде чем лесная земля снова не превратится в няшу. Убедительный аргумент, который я представил по своей заботе, остался незамеченным. В другой бригаде работал немецкий инженер-строитель, который также усиленно предостерегал, но он получил вместо ответа: " Ро1оЛо! Chudowa faschista! " (плохо - и вдобавок обычное слово оскорбления).

Так и произошло. В начале мая 1945 снег растаял. Я работал с моей бригадой по устройству арматуры для бетонирования, обдирал пальцы о железо, когда неожиданно раздался треск, и весь павильон обрушился. Вырвался огонь. Крик раненых был страшен. Бригады все были созваны, и мы вынесли 18 мертвых и 25 тяжелораненых товарищей из хаоса бревен и досок. Русского руководства строительством это несчастье не коснулось, пытались даже запихнуть вину нам «в ботинки», так как мы, мол, плохо работали. Это была высшая наглость, которую я испытал! В лагере проводился по этому поводу опрос на собрании бригадиров со стороны комиссара и инженера-строителя. Мне было достаточно неосторожно представлено слово, в котором я напомнил о своем предупреждении, закончившимся пустым движением рукой. Вместе с тем это сделало меня подозреваемым в саботаже - обстоятельство, которое позднее привело меня в злое смущение. Уже самое незначительное сопротивление неизбежно тянуло за собой жесткое наказание.

Я должен признаться по правде, что в начале1947 пришли перемены. Охрана была отменена почти совсем; мы получили пропуска ("Propusk") на путь к рабочему месту, высокие нормы несколько смягчились. Отношение Natschalniks (начальников) к нашей рабочей силе существенно улучшилось - по крайней мере, в пределах австрийских бригад, так как руководство лагеря и руководство предприятия подчеркивали снова и снова: наша работа помогает австрийскому государству и признается как возмещение ущерба Советскому Союзу. Эти высказывания существенно способствовали тому, что наше трудовое положение получило новый смысл и цель. Сегодня мы знаем больше. В секретных документах НКВД (государственная тайная полиция) можно навести справки об Асбесте: город на северо-востоке Урала с Uprawienije (управлением) 7084, учрежденном в 1941/42гг[5], охватывающем одно время 19 лагерей, из этого 8 - в городской черте. Uprawienije - это наименование для некоторых, к управлению лагеря прикрепленных лагерей военнопленных под общим лагерным номером. В Советском Союзе во время войны, а также после её, образовано 215 Uprawienije (управлений) с 2.454 отдельными лагерями. Больше всего их находилось в центральном регионе, только немногие в Сибири. На Урале и за Уралом были, самый известные - Perwoumaisk, Rewda (Ревда), Degtjarka (Дегтярка), Асбест, Perwouralsk (Первоуральск), Kamenaja-Palatka (Каменные Палатки - Кировский район г. Свердловска. - Ю.С.) и Woikowo[6].

Кроме военнопленных различных национальностей, содержались в Асбесте также гражданские интернированные (русские заключенные). Документированная численность составляла примерно 36. 000 человек [7]. Сначала условия содержания в лагере были так плохи, что, например, зимой 1944/45 только в главном лагере около 3. 000 пленных от умерли голодного тифа [8]. Условия жизни улучшились только в 1948 году. До этого там могли умереть до 25. 000 человек [9]. Оставшиеся лагеря Асбеста существовали до конца 1955 г.

(Продолжение следует)

Фритц Кирхмайр  "Лагерь Асбест", Berenkamp, 1998 
ISBN 3-85093-085-8
Перевод  Ю.М.Сухарева.