Возвращение домой 3

В Брест-Литовске поезд держат. Русская группа сопровождения осматривает вещи. Затем мы находимся в польских руках. Руководство поезда предписывает: во время поездки через Польшу двери вагонов нужно держать по возможности закрытыми. Открывать только в срочных случаях! Причина: во многих местах проходят в эти дни мероприятия в память павших в немецко-польской войне 10 лет назад. Опасаются, вид немецких солдат мог бы напомнить скорбящим о более ранних встречах и побудить к применению физической силы.

Мы прибываем без инцидентов во Франкфурт-на-Одере - Гроненфельд. „Выходи!". Наконец-наконец-то, немецкая земля под ногами. Быстро в здание рядом. Там в последний раз саносмотр мяса. С поднятыми руками мы дефилируем мимо русских офицеров. Странно: плен кончается, как и начинался, с возгласа: „ Руки вверх! " Теперь, конечно, по другой причине. Все еще Советы ищут татуировки SS. Наученный многолетними подозрениями из-за моих шрамов от сыпного тифа, я поворачиваюсь на всякий случай несколько боком, так что плафон бросает тень на подозрительное место. Пульс неистовствует. Никаких рекламаций.

Контролирующий красноармеец бросает больше взгляды на мой открытый чемодан. Он наполнен табачными изделиями. „Mnogo-Mnogo! (много, много)". Мне ясно, что должно это означать. Я сую коробку Papirossi (папирос) ему в руку. Он сразу позволяет им исчезнуть в боковой сумке и любезное "Spasibo" шепчет мне в ухо. Естественно, он официально не может принимать у меня ничего. Но я даю это ему, как будто, добровольно, все же, совсем иначе, чем в январе 1944, при взятии в плен.

Несколькими минутами позже я держу в руках справку о освобождении, дата: 19 сентября 1949. После почти 6 лет советского плена я являюсь теперь свободным человеком. В какой-то мере - бароном. Можно делать, что я хочу. Ну, совсем так, дословно, я не хочу принимать это, так как я знаю, что никакое государство своим гражданам не может гарантировать неограниченную свободу. Я должен буду соблюдать определенные законы, приказы и запреты. Однако, я надеюсь, что не буду с ними в конфликте. Самое важное: я нахожусь на моей родине. Многолетняя надежда на возвращение домой исполнилась. Каждый получает 50 ДМ на карманные расходы и может дать телеграмму. Мой текст: „Прибыл во вторник". Наверное, это вызовет дома гигантскую радость. Перед стеной с расписанием толкотня. Приятель ругается: „До Лейпцига ясно, но в Гроссботхен идёт, не далее”. Я невозмутим и спрашиваю: „ Хе, а дальше еще куда хочешь?". Он отвечает: „В Кольдитц". Мое предложение: „Из Гроссботхена мы можем идти вместе. Мне надо в Шёнбах. Есть, по крайней мере, сопровождающий!". Это Фриц Хербст, 3 годами старше. Мы, правда, не были знакомы раньше, но родные равнины связывают. Скоро мы нашли место в большом транспортном поезде на Лейпциг.

Попутно он делится кажущимися невероятными, но правдивыми переживаниями:

„ В январе 1941 я был призван. Сначала шли во Францию. В 1942 перебросили нашу танковую дивизию на Сталинградский фронт. Там я был ранен, прибывал к обозе. В 1943 отход начался. В 1945 мы были уже на немецкой земле, были уже дома в мыслях. Тут мы попали, как будто 5 перед 12, в плен. Русские привезли нас в Киев. Там я мог работать как столяр и Stellmacher. Как Spezialist я не голодал. В 1948 закрыли лагерь. Транспорт привёз нас во Франкфурт-на Одере. Тут появлялась немецко-русская команда, просили нас, чтобы мы вступали в полицейские службы. Все отказались от этого. Усиленно наседали на нас. Мы решительно отказывались. Тогда вернули нас в вагоны. Двери заперли снаружи. Часом позже поезд катился снова на восток. Мы ревели от ярости. После нескольких дней пути мы прибыли в Подмосковье. Снова за колючей проволокой. Искали ремесленника. Мне посчастливилось, я делал на деревообрабатывающей фабрике шкафы, столы и скамейки. Пожилой русский передал мне даже технику изготовления окон и совал мне часто хлеб, который я делил с моими приятелями в лагере. 14 дней назад пришёл приказ: все пленники освобождаются! Теперь я надеюсь, что я прибуду, наконец, домой с третьего захода ".

Авторский рисунок из книги. Stadler, Wolfgang. Hoffung Heimkehr