Почтовый обмен - зубная боль 2

К счастью, я могу не волноваться по поводу благополучия моей семьи. Как они сообщили мне, это относительно удается им, вопреки трудностям со снабжением и другим послевоенным проблемам. Они получили кусок возделанной земли, можно выращивать картофель и другие продукты полеводства, не должны терпеть большой голод. Они боятся, пожалуй, больше за меня, тем более, что они видели, в каком жалком состоянии находились первые пленники из России. Что я могу написать, кроме как: „ Мне это удается. Здоров". Таким образом мои карты содержат преимущественно вопросы, что теперь на родине. Я осведомляюсь о родственниках, знакомых, друзьях и пишу снова и снова, что никто не должен беспокоиться о мне.

Май 1947: светлая полоса на горизонте. В Москве состоялась конференция министров иностранных дел. Она определила увольнение всех немецких военнопленных до конца 1948. Это вызывает огромную радость. Но скептики выступают на первый план:

„Вы думаете, что Россия в своем положении, может отпустить миллионы пленников из 3 000 лагерей, которые сейчас имеются? Кроме того, русские нуждаются в нашей рабочей силе, чтобы дела не шли в ее экономике вниз". Все же я храню надежду и пишу родителям оптимистично, что я буду определенно в декабре 1948, на их серебряную свадьбу, дома.

Мой коренной зуб болит. Никакого чуда. Уход за зубами ограничивается случайными полосканиями рта соленой водой. Некоторые используют пепел табака. Нет зубных щеток и зубной пасты ни в одном лагере для пленных. Я иду к зубному технику. Он сверлит Kameraden ein Hackerchen auf. Для этого он использует допотопное устройство, которое смастерили военнопленные. Давление на педаль передаётся цепи велосипеда, которая приводит во вращение сверло, через столь же остроумно, сколь и своеобразно сконструированную систему направляющих роликов и приводов.

Действие на пациента громкое. Когда зубной жестянщик осматривает моего виновника боли, он говорит: „ О, он совершенно готов, его нужно выдернуть. Держи себя твердо, наркотиков не даём". Он берет щипцы, начинает, раздаётся внушающий опасение треск, но всё же через рычаг вытягивает злодея наружу, сжимает двумя пальцами рану и констатирует: «Да, всё. Я не могу дать больничный лист. Где ты работаешь?». Я заикаюсь с искаженным ртом: „ Асбестовая фабрика ". Он: „ Ах, ты Бог мой, в грязном сарае. Смотри, нужно получить тебе работу с наружи, так как если инфекция возникнет, вряд ли кто-то сможет помочь тебе. Пройди завтра мимо неудачи". Я иду назад в расположение, держусь за щеку. Приятели ликуют: „Ты определенно не можешь ничего есть. Кому ты отдаешь суп? ". Я отвечаю: „ Длинному Карлу". Я сообщаю Шноталла указание зубного врача. Он не обдумывает долго: „Ты завтра не идёшь в погрузочный цех, а варишь рядом на кухне нам еду". Так и сделали. Рана заживает без осложнений.

Следующие транспорты возвращающихся на родину составляются лагерем I, как и раньше, из больных, исхудавших, нетрудоспособных.

В октябре 1947 Петер Клайн из Eschweiler-Hastenrath также стоит в списке возвращающихся. Он работал со мной несколько лет в одной бригаде, лежит теперь в военном госпитале. Когда мы прощались, он заверил меня, что проинформирует моих родителей в подробном письме об условиях жизни и труда, после его возвращения на родину. (Он сдержал обещание).

Авторский рисунок из книги. Stadler, Wolfgang. Hoffung Heimkehr