Три ступени 3

Через несколько минут он возвращает том. „ Не, это не для моёго вкуса". Однако, меня захватывает. Я буду хорошим клиентом библиотеки лагеря и удивляюсь, что так немного заинтересованных лиц. Библиотекарь говорит: „ Приятели утверждают, что здесь только политические книги. Ты видишь сам, что это не так. Я думаю, кто не интересовался литературой перед призывом, хотя бы немного, никогда не сможет начать это в плену. Конечно, мы не находимся на уровне Карла Май". После Гейне я бросаюсь на "Натан" Лессинга.

Когда я вновь посещаю библиотеку после нескольких недель, заведующий пододвигает том из фонда. Белым прямым шрифтом на черной основе стояло: Йоханнес Р. Бехер "ПРОЩАНИЕ". Я поворачиваю книгу нерешительно туда и сюда, спрашиваю: „Прощание, это является правильным чтением для военнопленного? Нет ли названий, таких как «Тоска» или «Возвращение»?". Он реагирует нетерпеливо: „Только оставь свои предубеждения сейчас. Читай, затем мы сможем побеседовать об этом». Это автобиография живущего в Москве немецкого эмигранта. Прощание забрало у него дорогие, однако, одновременно, ставшие невыносимым привычки. Он описывает свои надежды и видение нового, лучшего мира. Видит ли он их, в самом деле, в Советском Союзе? Царская династия была не в состоянии привести гигантское государство от нужды и голода к добродетелям. Смогут ли социалисты/коммунисты сделать это? Они имеют высокие цели, хотят освободить от бедствия не меньше, чем весь мир...

Когда я возвращаю книгу, активист антифа принимает меня любезно и начинает без обиняков: „Так, ты прочитал книгу о становлении других. Не думаешь ли ты, что все должно быть другим в этом мире?". Мой ответ: „ Я желал бы видеть мир без оружия, войны и насилия". Он ликует. «Да, это благоразумные претензии. Но осуществляя их, мы должны устранить причины войн, капитализма и фашизма. Только потом может возникнуть грядущий коммунистический порядок". На мое возражение: „ Это я не могу себе представить ", он подготовился, наверное, так как сразу же отвечает: „ Ах, ты знаешь, мы не можем представить себе многое. Что станет, если больше не будет войн во всем мире, если будет править рабочий класс, и все люди дружно будут жить друг с другом? Тогда мы должны будем работать на фабриках, вероятно, только лишь 3 или 4 часа. И все же на земле такое благосостояние возникнет, что каждый человек сможет жить по своим потребностям. Политические гении - Маркс, Энгельс и Ленин исследовали все по-научному и обосновали...". И он рассказывает, рассказывает. Чтобы поставить конец потоку политической агитации, я беру, в шутку , МАРКСА к груди, скрываю его, однако, под телогрейкой, чтобы не пришлось отвечать на неприятные вопросы моих соседей по нарам.

Несколькими днями позже я возвращаю том нетронутым, оцениваю, его как слишком высокое для меня. Библиотекарь принимает это неожиданно легко, пожалуй потому, что я сразу хватаю „Что делать? " Ленина. Но также ставлю его после короткого перелистывания назад на полку. Я решаюсь на ЭНГЕЛЬСА. Его язык мне более понятен. Вместе с тем я исполнил, пожалуй, долг в политической литературе. Во всяком случае, библиотекарь больше не двигает меня к определенным названиям. Таким образом я поглощаю „ Жерминаль " и " Nana " Золя, а также „ Отца Гориота " и „ Eugenie Grandet " Бальзака, и не в последнюю очередь драмы Шекспира. Прямо-таки, очень лиричный и музыкальный язык Тургенева также произвёл на меня впечатление. На всякий случай я знакомлюсь, наряду с немецкими, также со значительным рядом видных иностранных писателей.

Очень немного других возможностей самосовершенствоваться имелось в лагере. Начинались языковые курсы английского и французского языков. Они прекратились вследствие недостаточного участия. Даже преподавание русского нашло не много интереса. Таким образом получалось, что пленники, вопреки долгому пребыванию в России, язык страны не узнают, тем более, что соблюдается строгая дистанция с жителями. Как правило только обрывки слов остаются в воспоминаниях, которые перехватываются в разговорах между охраной и мастерами.

Авторский рисунок из книги. Stadler, Wolfgang. Hoffung Heimkehr