13:00
Асбест. Жизнь и судьба. Расставание с городом
Предлагаем вниманию читателей книгу известного краеведа Л.Ф. Амосовой о зарождении Асбеста и судьбе первой учительницы города - Фаины Игнатьевны Аввакумовой.

Расставание с городом

Полежав еще немного с открытыми глазами, Фаина Игнатьев­на встала и, не включая свет, подошла к окну. Город спал, нигде ни огонька, ни звука, огромным великаном казалась водонапорная башня, как часовой в дозоре, охраняла она покой сорокапя­титысячного города. Когда Асбест просыпался, у него была своя душа, свой ритм, своя музыка. Под звуки гудка люди шли на рабо­ту, на обед, знали расписание взрывов. Об этом напоминали щи­ты, установленные через каждые сто пятьдесят метров. Взрывы сотрясали город три раза в сутки: утром, днем, вечером.

«Все это останется, а меня не будет; также будут расти тополя, которые высаживали всей улицей Калинина, во дворе на скамей­ках будут сидеть мои соседки: Антонина Федоровна Байгулова, Александра Людвиговна Кухцинская, Клавдия Григорьевна Попо­ва, Афанасия Васильевна Девяткова».

Дочь давно звала ее к себе. Фаина Игнатьевна знала, что там ее ждут, но не могла решиться уехать, что-то удерживало. Здесь она прожила тридцать восемь лет. Она любила свой город, любила по вечерам бродить по берегу озера с маленькими детьми. Сейчас озеро потеряло свою былую красоту, на его месте появилось тор­фяное болото, вокруг которого разбросаны дома с деревянными тротуарами. Словно белый корабль, стоит на берегу, отстроен­ный более десяти лет назад, Дворец Культуры, один из лучших на Урале.

Она в последний раз мысленно прощается с городом, вспоми­нает знакомые улицы, церковь, с пятиглавым куполом, дом Корево, где прожила не один год в приятных заботах, окруженная детьми. За последние годы особняк поменял хозяев и обитателей не один раз. Столько лет прошло, но среди старожилов все еще ходили слухи, обрастая легендами, об убийстве жены Н.И. Зеленова и доктора Ноздри.

Вспомнила, как были арестованы и отправлены на родину Ону­фрий Игнатьевич Корево и его племянник Сигизмунд Витольдо­вич, наследники владельца прииска. В памяти возникла ясная картина последней с ними встречи летом 1921 года. Они молча поприветствовали учительницу; Фаина Игнатьевна, поздоровав­шись, прошла мимо. Она ничем не могла помочь, — знала о том, что при отъезде их обыскивали и не разрешили взять с собой да­же личные вещи.

После долгих терзаний и сомнений, Фаина Игнатьевна вдруг решила, что нужна своим внукам, своим любимым мальчикам. Как это раньше она не додумалась до этого? Конечно, она поедет к ним в Москву, они вместе будут ждать Николая с фронта. Там ей будет спокойнее. Там могила ее Павла. С этими мыслями, уже под утро, Фаина Игнатьевна заснула. На следующий день она стала собирать все необходимое в дорогу. Кое-что из вещей она продала, что-то раздарила друзьям «на память».

За окном шел снег. Подойдя к окну, Фаина Игнатьевна посмот­рела на цветы, стоявшие на подоконнике. Грустную картину уви­дела она, — цветы стояли с поникшими головками, земля была сухая и серая. «Милые мои, как же я могла забыть о вас, прости­те меня» — и плакала, разговаривая с цветами, как с живыми. Полив цветы, она гладила их увядшие листочки, осторожно рых­лила землю, пересыпая золой. Потом вернулась к своим чемода­нам. Кругом: на столе, на полу, и даже на кровати, лежали разло­женные, в определенном, ей одной понятном порядке, фотогра­фии. Их было очень много. Она брала их вновь и вновь, преда­ваясь воспоминаниям. Прошло тридцать лет, а память хранила моменты жизни, будто все происходило вчера. «Неужели мне ос­талась лишь одна отрада — ворошить былое?» — подумала она с грустью.

...Фаина Игнатьевна любила гулять с детьми по первому снегу. Сереже было три года. Он стоял на крыльце, держал ручки вверх ладошками, ловил снежинки. Он их не видел, но ощущал, как они падали на ладошки, быстро таяли от тепла и превращались в ка­пельки, которые стекали с пальчиков. Фаина Игнатьевна наблю­дала за сыном, потом взяла его мокрые ручки в свои ладони, по­гладила по своему лицу, целуя при этом пухленькие щечки сына, и залилась слезами от одной только мысли, что ее сын никогда не услышит пения птиц, шума дождя, не увидит цветы, снег, такую сказочную красоту кругом. Никогда не скажет «мама»...

«Как я оставлю могилу сына, кто придет к нему?» — вдруг по­думала она и поняла, отчего так трудно ей было решиться уехать отсюда. Здесь родились и выросли ее дети, здесь, на этой земле, их Родина, их корни. Она положила фотографии детей в чемодан.

«Эти отнесу Наталье Прокопьевне, откладывая в сторону пачку школьных фотографий, проговорила она вслух, а эти отдам в на­чальную школу Зое Федоровне Запрудиной». Ее внимание при­влекла фотография мужа, он словно ждал своей очереди, наблю­дая за ней из-под груды набросанных на него фотографий. Она с нежностью взяла фотографию Михаила Михайловича, и все, что волновало ее до этого, словно куда-то исчезло.

...У церкви собрался народ. Односельчане провожали своих родных, друзей, соседей на войну с Колчаком. Среди новобранцев она увидела своих учеников: 18-летнего Николая Маркова, Васи­лия Филимонова, шестнадцатилетнего Диму Тенигина; они безза­ботно смеялись, шутили, будто собирались в клуб, а не на войну.

Еще цветущей женщиной Фаина Игнатьевна провожала Михаи­ла Михайловича на фронт. На руках он держал самого маленького Тоську, ему и четырех еще не исполнилось, рядом стояли ос­тальные русочубые аввакумовские ребятишки: шестилетний Пав­лик, старше его на два года Галинка, десятилетний Коля и Сережа двенадцати лет. Фаина Игнатьевна гладила одного за другим по головам, ее руки пахли ромашкой и июльским сенокосом. Она не плакала, хотя рядом провожающие женщины рыдали, прощаясь со своими мужьями. Она с нежностью глядела на мужа и, как обычно, ровным голосом, чтобы скрыть грусть, говорила: «Ничего, Мишенька, все обойдется. За нас не беспокойся. Береги себя. У меня есть помощники, посмотри на Николушку». Она взяла из рук мужа малыша и передала старшему сыну, чтобы попрощаться с Михаилом Михайловичем. Он нежно целовал детей.

«Николай будет за хозяина. Я работаю. Рядом лес, озеро, у нас есть огород, Красавка нас прокормит. Все наладится. Возвращай­ся благополучно, Миша». Она поправила мужу заплечный ме­шок, обняла его и поцеловала. Он обнял Сережу и так долго стоял с ним, словно чувствовал, что больше никогда они не встретятся. Дети молча терпеливо стояли рядом, пока прощались родители.

«Береги себя и детей» — сказал он, взглянув на нее словно в последний раз. Она никогда не видела у мужа таких печальных глаз. Все провожающие смотрели вслед подводе, увозившей дорогих им людей в неизвестность. Шли годы. Это были годы трудностей и женского одиночества. Фаина Игнатьевна не досыпала, не доедала, одна растила пятерых детей. Для человеческой памяти порой нужна лишь искорка. Вспыхнет, заиграет прошлое, озарит живым светом, захватит тебя всего целиком, растревожит сердце. Забыв о разложенных на полу фото­графиях, Фаина Игнатьевна стояла у окна, как у раскрытой книги, перечитывая страницы своей жизни. Уже ничего нельзя было изменить. Несколько дней назад она сходила с заявлением в гороно. С ней долго разговаривала и заведующая Вера Ивановна Шапошникова, и председатель райкома союза учителей Шарова. Ее никто не отговаривал, но все говорили: «как жаль, что вы уез­жаете», спрашивали: «не нужно ли чего в дорогу?». Ей было при­ятно внимание людей и грустно было расставаться со всеми, осо­бенно с теми, кто незаметно встал стеной вокруг нее, когда она осталась одна со своим горем. Они долго говорили в тот день с Прасковьей Михайловной Волковой, секретарем-делопроизводителем гороно, вспоминая учителей. Фаина Игнатьевна рассказывала, как начинала работать с Николаем Ивановичем Дубленных в 1920 году. Все было впервые: заводили документы, состав­ляли план работы. Не хватало бумаги, карандашей, чернил. Писали на конторских бланках приказы, учились составлять прото­колы. Столько было всегда вопросов и проблем, которые решали сообща. Ее вчерашние воспитанники стояли во главе народного образования и культуры на Асбестовых рудниках. Часто звонили, приходили за советом. Внешней телефонной связи не было, поч­товое отделение находилось на станции Баженово. Циркуляры из области приходили не вовремя, с большим опозданием, но это не мешало ей в работе, она всегда остро ощущала время, хоро­шо понимала свое предназначение и никогда не ждала распоря­жений сверху. Когда в 1923 году пришел Циркуляр об установле­нии режима дня в детском доме, Фаине Игнатьевне ничего не на­до было перестраивать. Детский дом с ее приходом с первого дня жил по режиму, установленному общим советом. Получив цирку­ляр, она лишь познакомила весь коллектив с документом. Сооб­ща сделали кое-какие дополнения к плану и продолжали жить по уставу, принятому на общем собрании сотрудников и воспитанников «семейного дома», как ласково называли его ре­бята, с которыми мне довелось встречаться в восьмидесятые годы в Асбесте.

Фаина Игнатьевна с грустью ждала дня отъезда. В эти послед­ние дни она прощалась с друзьями, коллегами, с депутатами го­родского совета. Всех их роднило одно — любовь к городу, забо­та о нем, о его будущем.

На прощание она почти неделю посвятила родному Асбесту, хо­дила по его улицам, заветным уголкам, хотела сохранить все в памяти надолго. Дойдя до улицы Уральской, Фаина Игнатьевна с грустью вздохнула, рассматривая, приостановленную грандиоз­ную стройку будущего Дома Советов, где разместился эвакуиро­ванный завод асботехнических изделий. Здесь работали многие ее ученики. Закончив по 6-7 классов средней школы, они устраи­вались на работу, не имея еще паспортов, кругом пыль, шум, у печек-буржуек грелись люди в фуфайках, ватных штанах, дыми­ли огромные бочки. Около водонапорной башни разместился ДОК, рядом конный двор. Здесь часто, Особенно летом, любил бывать ее старший внук Игорек в гостях у дяди Васи — конюха. Тот был настоящим мастеровым человеком, шутил по-доброму, всегда был занят своим любимым делом: чинил телеги, плел кор­зины и лапти; по просьбе Фаины Игнатьевны сделал аввакумовским ребятишкам сани к зиме. Она частенько приводила сюда на встречу с ним своих учеников, он был прекрасным рассказчиком, и на сама слушала с удовольствием его самобытную речь.

Она прошлась по парку, побывала в своей школе, здесь все бы­ло таким родным и знакомым. Дождалась Наталью Прокопьевну с работы и вместе они зашли попрощаться во Дворец Культуры, где в большом концертном зале стояло оборудование завода АТИ. Везде, в гардеробе, в буфете, в фойе, в библиотеке были ус­тановлены крутильные и прядильные машины, и здесь Фаина Иг­натьевна встретила своих учеников, которые работали совсем как взрослые. Все перевернула война. Как часто они с Натальей Прокопьевной приходили сюда на концерты по абонементам. В Асбест приезжали лучшие театральные коллективы из Екатерин­бурга и Москвы. Здесь, в стенах этого Дворца, прошли лучшие го­ды ее жизни.

«Куда делось красивое озеро Щучье? — с грустью проговорила она. — Все высохло и превратилось в болото, припорошенное первым снегом».

Подруги прошлись по улице Культуры, по «чертову мосту» до­шли до старого рынка. Здесь находилась начальная школа, в кото­рой они вместе проработали много лет. Незаметно дошли до улицы Попова. Постояли, вспомнили, сколько добрых дел было сделано Автономом Николаевичем для развития школьного об­разования в городе. Улица во время летних и осенних дождей размывалась, а глубокой осенью и зимой казалась почище. Не за­метили, как дошли до улицы Кабакова.

«Я помню его хорошо. Иван Дмитриевич Кабаков был предсе­дателем Уральского Облисполкома с 1928 года. Константин Кобе- лев восхищался им всегда, когда бывал на совещаниях в Сверд­ловске. Потом его избрали Секретарем Обкома и Горкома пар­тии, — сказала Фаина Игнатьевна подруге, — он был членом ЦИК СССР нескольких созывов».

«А помните, Фаина Игнатьевна, как в 1935 году решался вопрос о строительстве школы в городе на 700 мест именно в районе улицы Кабакова? — спросила Наталья Прокопьевна. — В том же году все газеты сообщали о награждении Кабакова Орденом Ле­нина за выдающиеся заслуги в области сельского хозяйства и про­мышленности. А в тридцать седьмом году его расстреляли как врага народа».

Постояв еще немного, они молча пошли дальше. Около домов играли дети, одетые в суконные шаровары, натянутые поверх ва­ленок с галошами. Подруги шли, прижавшись друг к другу, каждая Думала о прожитых годах на Кудельке. На их глазах появились все улицы города: Свободы, Крупской, Розы Люксембург, Май­ская, Мопра, Димитрова...Трудно было представить, что они могут расстаться.

«Милая Наталья Прокопьевна, — мысленно повторяла Фаина Игнатьевна, — сколько внимания она уделяла моим маленьким детям, учила их всех в первом классе, часто брала к себе домой. Ночами сидела, когда кто-то из них болел, постоянно опекала Се­режу. Сокрушалась, что Сережа слепой, а то бы и его научила пи­сать и читать. Двоих глухонемых детей на рудниках обучила она чтению и письму. Какие чудесные именины устраивала она свое­му крестнику Павлуше, привлекая его одноклассников и друзей. Тяжело переживала его смерть».

Подруги шли по улице Калинина, обмениваясь с прохожими по­клонами. Фаина Игнатьевна заглядывала через низенькие забо­ры и плетни в каждый двор, прощаясь с хозяевами. V иных ворот стояла с минуту, терпеливо отвечая каждый раз на вопрос о при­чине отъезда.

«Нам будет вас не хватать», — говорили одни. «Удачи Вам, Фа­ина Игнатьевна» — желали другие.

Вся жизнь в Асбесте у Фаины Игнатьевны прошла в дружбе с Натальей Прокопьевной. Та всегда восхищалась силой характера своей подруги, ее умением терпеть, ставить большую цель и до­биваться ее, как бы трудно не было. Пока Фаина Игнатьевна не перешла в среднюю школу, они все годы работали вместе в на­чальной школе № 1, в детском доме, где Наталья Прокопьевна была воспитателем. Нет в Асбесте детей, которых она не научила бы грамоте. Фаина Игнатьевна всегда отмечала основные ее до­стоинства в работе — беззаветную любовь к делу и детям. Несмо­тря на слабое здоровье, она всю себя отдавала работе с детьми. Каждый день занималась с отстающими ребятами до и после уро­ков. Сама готовила к каждому уроку наглядные пособия. Она от­лично знала бытовые условия своих учеников. Дети ее класса бы­ли всегда опрятны, дисциплинированы. Из 43 учеников — 39 еже­годно переводились с хорошими отметками. Наталья Прокопьев­на была премирована несколько раз, в 1936 году одной из пер­вых получила Персональное звание «Учитель начальной школы». С 1939 года они живут рядом, на одной улице Дзержинского, вдвоем коротают долгие зимние вечера за чашечкой чая, вспо­миная с нежностью ушедшие годы.    

Самым тяжелым испытанием сейчас была для Фаины Игнать­евны разлука с Натальей Прокопьевной, ей была необходима дружба и поддержка любимой подруги. Что ждет ее впереди? Не­известно. Думать о будущем не хотелось. Там, в далеком про­шлом, все было понятно.

Фаина Игнатьевна оставляла в Асбесте много друзей, с которы­ми она вместе жила и старилась. В каждой семье города кто- нибудь учился у нее, а иногда даже два и три поколения подряд- Сейчас все переживали трудное время — шла война. Но она все
чаше ощущала безмерную усталость, просыпалась по ночам и не могла больше заснуть, все труднее проходил рабочий день после бессонной ночи. В школе на уроках трудно было смотреть на го­лодных детей. Она знала про нарушение Постановления прави­тельства о ежедневной выдаче пятидесяти граммов хлеба и ло­жечки сахара детям. Учителя испытывали острую нужду — кроме пятисот граммов хлеба и пропуска в столовую они ничего не по­лучали, карточки не отоваривались. Среди учителей было зареги­стрировано восемнадцать случаев дистрофии и заболеваний ту­беркулезом. Последнее время в Асбест приехало много освобож­денных трудколонистов без паспортов. В городе не хватало жи­лья. Люди спали на рабочих местах. Курящие мужчины страдали от нехватки папирос. Трудно было с обувью, одеждой, в школе не было завтраков. Не хватало света и тепла.

Она заметно постарела и часто погружалась в тягостные разду­мья: так ли жила, все ли сделала для детей? Очень страдала от то­го, что не знала где похоронены ее муж и младший сын. За по­следние дни Фаина Игнатьевна перелистала память, как завет­ную библию, не один раз. До вокзала Аввакумову провожали друзья, учителя школ, ее ученики, родители. Ей казалось идут все, с кем была связана ее жизнь на асбестовской земле. Сегодня она прощалась с любимым городом, городом ее близких, родиной ее детей.

«Свидимся ли мы когда-нибудь еще?» — думала она, глядя на провожавших из окна вагона.

В конце сорок третьего года Фаина Игнатьевна уехала из Асбе­ста в Нижний Тагил, к дочери. У Галины Михайловны было трое детей: Анатолий (1934 год), Ирина (1936 год), Татьяна (1942 год). Фаина Игнатьевна часто писала в Москву и на фронт Николаю о том, что скучает по снохе и внукам, и хотела бы им помочь.

Галина Давыдовна сделала все возможное, чтобы добиться раз­решения на приезд Фаины Игнатьевны в Москву из Нижнего Та­гила. Во время войны это было непросто.

Продолжение следует.
Л. Амосова. Асбест. Жизнь и судьба. 2005 г.
 



 
 
 
Фото из открытых источников
Обнаружили ошибку? Выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter.
Дополнительно по теме
Категория: История города | Просмотров: 183 | Добавил: drug6307 | Теги: Книга Амосовой | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar
Новости от партнеров